Кризис доверия, который порождает либерализм

На вопрос, заданный Махатма Ганди, что он думает о западной цивилизации, он, как говорят, ответил, что это была бы неплохая идея. Дискуссия о либеральной демократии в эпоху Трампа наполнена таким же пессимизмом в отношении западных достижений, граничащим с самоуничижительным отчаянием. «Либеральный» микс капитализма и демократии осуждают из-за потворства социальному неравенству, клептократии и явной чиновничьей некомпетентности — тех недостатков, которые открыли дверь президентству Дональда Трампа и которые, в свою очередь, вполне могут укорениться. На волне недавнего саммита «Двадцатки» некоторые дошли до того, что заявили, что главной угрозой для американцев является не агрессивно нелиберальные деспотические режимы России, Северной Кореи, Китая или исламских теократий, а скорее угроза исходит от самого Трампа — своего рода извращенного плода нашей собственной системы. Враг — это мы.



Такое увлечение интеллектуалов нужно остановить. Либерализм сталкивается с двумя вызовами — с одной стороны, с внешними врагами; с другой — это внутренний кризис уверенности в себе. Но настало время, когда нужно признать, что внешняя угроза более опасна. Как бы ни был плох Трамп, он не Владимир Путин или Ким Чен Ын. И хотя верно, что либерализм сталкивается с внутренним кризисом — стоит вспомнить, как он зарождался два столетия назад.

Либерализм — скептически настроенный по отношению к центральной власти, лояльный к различным убеждениям, приемлющий серьёзные разногласия — предложил средство справиться с возникающим в результате беспорядком. Если безудержные  технологические и экономические диспропорции неизбежно приводили к политическим конфликтам, человечеству нужен был способ сдерживать этот процесс и сделать его более цивилизованным — способ придерживаться вечных стандартов человечества, обеспечивая при этом запасной выход для споров и изменений.

В этом свете сегодняшние технологические и экономические потрясения — неполная занятость в условиях «гигантской» экономики, угроза роботизации — не являются признаками того, что либеральная система находится в кризисе. Напротив, они являются признаками того, что либерализм является более важным, чем когда-либо. Мы находимся в разгаре очередной промышленной революции, которая создаст победителей и проигравших и приведёт к ожесточенным политическим спорам, и Трамп является свидетельством этого. Либерализм не может прекратить эти конфликты; только абсолютистские доктрины создают политическое безмолвие. Но либерализм способен установить правила игры, позволяющие регулировать конфликты.

За свою долгую историю либерализм неоднократно испытывал неврозы. В 1956 году Никита Хрущев похвастался превосходством государственно-плановой индустриализации, заявив представителям Запада: «Мы вас похороним». Некоторые на Западе совершили ошибку, поверив ему, особенно когда на следующий год Советский Союз запустил первый в мире космический спутник. В 1960-е годы демократия США переживала потрясения политическими убийствами, насилием в Демократической национальной конвенции 1968 года и бурным развитием радикальных вызовов для системы. В период стагфляции 1970-х годов эксперты предупреждали о «синдроме конца западного капитализма». Все эти эпизоды породили экзистенциальные кризисы, подобно тому, как сегодня Трамп заставляет людей сомневаться в надёжности нашей системы. Но пессимисты должны отметить, что либерализм возник главным образом из соображений неуверенности.

Более того, пессимисты должны помнить, что если бы карты легли несколько по-другому, нынешний разговор был бы совершенно иным. При отсутствии убедительных доказательств об обратном избрание Трампа должно быть принято как легитимное, а небольшие колебания в нескольких местах позволили бы закрепить существующее положение вещей.

Аналогичным образом, британский референдум по Brexit был определён небольшим перевесом 52 процента к 48 процентов. А недавний опрос показал, что у избирателей появились определённые сомнения. Другой пример — во Франции, где амбициозному либералу Эммануэлю Макрону повезло победить в соперничестве с множеством слабых противников, а Франции повезло ещё больше в том, что вдруг ни откуда появился Макрон весь в белом. Дело в том, что политические результаты часто зависят от причуд судьбы. Ни одно из этих событий не следует истолковывать как стабильные сигналы о том, что либерализм либо умирает, либо возрождается.

Наконец, следует помнить, что две катастрофы, которые дискредитировали либеральный истеблишмент — финансовый кризис 2008 года и война в Ираке — не были ошибками, которые исходили от самого либерализма. Не было ничего либерального в поддержке налогоплательщиков по поводу частных финансовых рисков или неспособности смягчить цель смены режима Ирака на основе трезвого расчета имеющихся ресурсов. Эти эпизоды действительно стали уроками для западной демократии — нужно избегать олигархического  покровительства, избегать высокомерия — но они абсолютно не являются тем, что хочет либерализм. Напротив, либерализм возник во время первой промышленной революции. Его нужно направить в направлении второй индустриальной революции, которая сейчас намечается.