WSJ: поездка на линию фронта между Европой и Россией

Мариуполь, Украина — Украина уже шесть лет продолжает удерживать эту линию фронта в ее борьбе с сепаратистами.

Огромный транспортно-десантный вертолет был выпущен еще в советские времена. Он летит прямо над верхушками деревьев носом вниз, чтобы российские радары не могли его засечь. После двухчасового полета над равнинами, замерзшими озерами и разрушенными селами темной зимней ночью мы наконец добираемся до командного пункта одного из подразделений военно-морских сил Украины, где мы встречаем офицеров, которые в течение шести лет руководили борьбой против пророссийских сепаратистов в Донбассе.

Я не ждал, что меня будут вводить в курс дела. Практически заброшенный рыбный рынок в центре города рассказал мне всю историю лучше всяких слов. Эту же историю поведали мне пустые магазины на Ленинском проспекте и огромные доменные печи металлургического комбината «Азовсталь», который сейчас работает лишь наполовину своей мощности и выбрасывает в воздух небольшие облака грязного черного дыма. Это закрытие ключевого промышленного города было вызвано вовсе не пандемией. Блокаду устроили сепаратисты, не сумевшие захватить контроль над городом.

В селе Широкино, курортном местечке в получасе езды на восток от Мариуполя, от 2000 человек, живших там до начала конфликта, остались лишь супруги Максим и Татьяна. Прежде они держали небольшую гостиницу, а теперь они приехали сюда под охраной солдат из отряда национальной гвардии, чтобы положить цветы на могилу отца Максима. От милых домиков на улицах Шапотика и Пушкина остались груды обломков. Лейтенант Марта Штурма, наш переводчик, говорит, что это село прежде было обычным курортным местечком, не имевшим никакой стратегической значимости. Теперь же оно рассказывает историю бессмысленных разрушений: церковь с рухнувшей крышей, поликлиника, от которой остались лишь бетонные обломки, школа, уничтоженная тяжелыми артиллерийскими снарядами, где мы обнаружили остатки классной доски, обгоревшие учебники и школьный рюкзак, чудесным образом оставшийся целым.

Война еще не окончена, и доказательства этому я вижу в 70 километрах к северу, в селе Новотроицкое, где базируется 10-й батальон горно-штурмовой бригады. Целый час бронированная машина скорой помощи с множеством красных крестов на корпусе везет нас по разбитой грунтовой дороге к первым опорным постам. Сегодня в 7:15 утра недалеко отсюда один солдат был убит, а другой получил ранения.

В сопровождении генерала Виктора Ганущака и отряда сил специального назначения мы пробираемся через бесконечную сеть траншей. Некоторые из них глубокие, как туннели или пещеры, и укрыты досками и бревнами. Другие траншеи находятся под открытым небом, но их защищает камуфляжная сетка. Часовые расставлены там каждые 45 метров — иногда они сидят в подземных укрытиях, отапливаемых угольными печками, иногда в наблюдательных сооружениях, прикрытых соломой. Один офицер объясняет, что эти дисциплинированные часовые предотвратят новые прорывы линии обороны, подобные тем, которые происходили в ходе стремительных наступлений пророссийских сил в 2014 и 2015 годах. Я не стал говорить ему, что эта сцена очень напоминает мне Верден.

Еще дальше на север расположена Красногоровка, где утром этого дня солдаты подверглись ударам противника. Последние несколько километров мы ехали так, чтобы наши машины находились на приличном расстоянии друг от друга, потому что всего в нескольких сотнях метров отсюда располагаются позиции врага. Украинские офицеры часто говорят именно «враг», а не «сепаратисты» или «пророссийские силы». Они считают, что они сражаются с самими россиянами, а не с пророссийскими ополченцами, которые в них стреляют.

«Смотрите, — говорит полковник Максим Марченко, указывая на то, что осталось от ракеты «Град». — Только у Кремля есть такое оружие. И взгляните на это». Мы поднимаемся на седьмой этаж здания, которое прежде принадлежало какому-то государственному учреждению и которое позже превратили в полевой штаб. Наверху солдаты соорудили дозорную вышку. С помощью биноклей через проход в стене из мешков с песком мы смогли разглядеть пригород Донецка — крупного города, который теперь является столицей самопровозглашенной Донецкой народной республики.

Донецк прежде назывался Сталин (1924-1929) и Сталино (1929-1961). Сегодня он представляет собой советский «парк Юрского периода» — бетонные многоэтажные дома, фабрики в центре города, отвалы шлака и металлические каркасы его разрушенного аэропорта. На переднем плане находится стационарный конвой, состоящий из самоходных гаубиц «Гвоздика», — именно такие гаубицы Москва применяла во Второй чеченской войне. Довольно трудно представить себе, откуда еще они могли здесь взяться, кроме как из арсеналов Москвы.

В районе села Миролюбовка, которое расположено дальше на север и уже не так близко к линии фронта, мы попадаем в зону прицельной дальности трех 155-миллиметровых пушек, вокруг которых суетятся около 20 молодых украинских артиллеристов. Их командир говорит, что это всего лишь учения. Но он с трудом сдерживает гордость, глядя на свои орудия и на своих умелых бойцов. Для всех них большая честь подчиняться приказам их гражданского главнокомандующего, президента Владимира Зеленского, и следить за соблюдением условий перемирия, прописанных в Минском протоколе в 2014 году.

Я не могу не вспомнить, как пять лет назад я видел батальон на подступах к Краматорску (недалеко отсюда), который только что подвергся мощному обстрелу. Тому батальону не хватало оружия, лица солдат были мертвенно-бледными от недосыпа. Один из солдат даже стоял на костылях, когда они встречали приехавшего к ним тогдашнего президента Петра Порошенко. За время, которое прошло с тех пор, украинская оборона существенно продвинулась вперед.

Поселок Пески, расположенный еще дальше на север, был полностью разрушен — и заминирован. Нам пришлось входить в него пешком, гуськом, двигаясь за патрульными, которые вышли, чтобы нас встретить. В поселке не осталось ни одного целого здания. На одном из разрушенных домов окна были заколочены досками в форме крестов. Улицы были похожи на пустыри, где мертвая трава соперничала с только что выпавшим снегом. Водопровод, канализация и линии электропередачи перестали функционировать давным-давно. Из 2 тысяч человек, которые прежде жили здесь, в поселке остались только три семьи, которые отсиживаются в подвалах своих домов, — хотя командир патрульного отряда говорит, что не видел их уже несколько недель.

Мы встречаем голодную собаку, которая лижет край каменного колодца. Труп другой собаки лежит на груде обломков — ее лапы уже окоченели, а глаза стали стеклянными. Пески превратился в город-призрак, и даже животные здесь стали похожи на тени. После этой поездки наиболее глубокий отпечаток в моей памяти оставил именно этот опустошенный, безжизненный пейзаж, через который мы пробираемся, окруженные бледными, болезненными тенями.

Не знаю, что на меня нашло на следующий день. Очередной труп мало что может изменить в условиях войны, которая уже унесла более 13 тысяч жизней, но я проснулся с непреодолимым желанием узнать больше об упомянутом выше раненом солдате и его товарище, которого убили в 7:15 утра. И мы отправились в полевой госпиталь в Покровске. Погибший солдат — Евгений Щуренко — находится в морге, одетый в новую военную форму.

Раненый солдат лежит в одной палате с еще пятью другими пациентами, как гражданскими, так и военными. Сначала он молчит, и у него больной отсутствующий взгляд человека, которому не хочется ничего, кроме как хотя бы немного облегчить боль. Но потом он меняет свои намерения. Он аккуратно отгибает простыню, чтобы показать нам повязки на животе и бедре. Слабым голосом он говорит нам две вещи: его ранило осколками, когда он запрыгивал в траншею, чтобы заступить на пост. И он слишком сильно доверял европейским патрулям, которые должны были следить за соблюдением условий перемирия.

Это напоминает мне о том, что в 10:30 утра в тот день, когда ракета унесла жизнь украинского солдата, мы видели два белых автомобиля Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе недалеко от того места, куда упала ракета. Один украинский офицер, не обращаясь ни к кому конкретно, саркастически отметил, что эти «клоуны», которые неизменно появляются уже после того, как все случилось, должны были находиться в этом месте с рассвета.

Станица Луганская находится на северном краю линии фронта и представляет собой контрольно-пропускной пункт, который воюющие стороны создали, чтобы украинцы могли пересекать линию фронта из одной зоны в другую. Это коридор, разделенным пополам металлическим забором, где на каждой стороне находится своего рода таможенный пост — сепаратистский на востоке и украинский на западе. Но есть одна деталь, на которую трудно не обратить внимание. Пока мы там находимся, практически никто не переходит на сторону сепаратистов, которую здесь называют Луганской народной республикой.

По другую сторону с самого рассвета стоит бесконечная очередь бабушек с сумками для покупок, стариков в инвалидных креслах и молодых людей. Выясняется, что Украина, которая считает жителей Донецка и Луганска заложниками Владимира Путина и сепаратистов, все еще уважает права этих людей как украинских граждан и продолжает платить им пенсии. Им необходимо перейти линию фронта, чтобы снять свои деньги в банкоматах на территориях, находящихся под контролем правительства Украины. Поскольку на сепаратистской стороне полки в магазинах пустые, эти люди тратят свои скромные пенсии на украинской стороне, покупая самое необходимое на целый месяц.

В городке Золотое, который граничит с Луганском, мы видим очередные траншеи. Они выглядят более грубо сделанными, нежели в Новотроицком, и кроме досок, уложенных на землю, там нет практически ничего. Однако они производят более сильное впечатление — из-за огромных собак, которые охраняют входы, подобно Церберу у входа в ад, и из-за вооруженных до зубов «Рембо» с лицами, покрытыми грязью и татуировками, стоящих на расстоянии в 10 метров друг от друга.

Они выглядят как профессиональные солдаты, находящиеся в засаде. Может быть, это члены батальонов «Азов» или «Айдар», известные одновременно своей смелостью и присутствием в них ультранационалистов и даже неонацистов? Очевидно, нет. Я встречался с командиром «Азова» Денисом Прокопенко, — его люди проходили подготовку в Мариуполе. Я видел командира «Айдара» Александра Яковенко, но в Киеве, где он сказал мне, что его 760 человек служат в ротационном режиме.

Эти солдаты в камуфляжной форме — которые, кажется, готовы немедленно ринуться в бой, которые моложе, чем все те, кого я встречал ранее, и гораздо более собраны, — это профессионалы ближнего боя. Мне говорят, что к ним только что приезжал президент Зеленский. Они занимают оборонительные позиции, однако несложно представить себе, как они очень быстро превращаются в силы наступления.

В Киеве я встречаюсь с Зеленским, который работает в том же самом безвкусном кабинете, в котором я часто бывал, когда президентом страны был Порошенко. За рабочим столом он занимает то же самое место, которое занимал его предшественник. И он приглашает моего соавтора Джайлза Херцога (Gilles Hertzog) и меня занять наши привычные места. Пока он вдумчиво изучает сделанные нами фотографии армии, которой он командует, мне представляется внушительный силуэт Порошенко, наложенный на силуэт его менее крупного и более молодого преемника.

Подходит ли Зеленский для этой роли? Разве возможно, что бывший комедийный актер способен стать главнокомандующим армии? Я наблюдаю за тем, как на каждой фотографии Зеленский узнает тот участок линии фронта, где она была сделана, а иногда и лица офицеров. Я слушаю, как он с тревогой говорит о том, что позиции Евросоюза слабеют из-за излишне снисходительного отношения его лидеров к Путину. Зеленский говорит о крепости его связей с Францией и Эммануэлем Макроном. Я отмечаю для себя, какого мастерства он достиг в искусстве официальных заявлений, когда он переключается на тему мрачной американской драмы, развитию которой он невольно способствовал своим телефонным разговором с президентом Трампом.

Я прихожу к выводу, что с учетом всех факторов Зеленский справляется довольно неплохо. Трижды — возможно, чтобы избежать очередного вопроса, — он повторяет, что он чувствует себя «нормально» и ничто не может быть более «нормальным», чем отвечать на вопросы о текущем ходе мыслей еврея из Кривого Рога, который сначала стал телезвездой, а затем и президентом своей страны.

Имеет ли он в виду, что сейчас он стал нормальным мировым лидером или что он все тот же нормальный молодой человек, которым он был в момент нашей первой встречи, то есть еще до его неожиданной победы на выборах 2019 года? Это неважно. Сейчас в нем заметно ощущается спокойная, сардоническая самоуверенность, которую я не ожидал в нем увидеть. История выбрала вполне достойного защитника цветов и ценностей Европы от путинского «евразийского» империализма.

Что касается нас, беззаботных жителей Запада, эта забытая война на Украине — с ее чередой трагедий и с этими хорошим людьми, которые продолжают охранять 480-километровую линию фронта, — должна лежать тяжелым бременем на нашей коллективной совести.

Бернар-Анри Леви — автор книги «Империя и пять королей: отречение Америки от престола и судьба мира» (The Empire and the Five Kings: America’s Abdication and the Fate of the World). Эта статья была переведена с французского языка на английский Стивеном Кеннеди (Steven B. Kennedy).