Сможет ли российская дипломатия положить конец войне в Сирии?



Наилучшим из возможных результатов состоявшейся недавно в казахстанской столице Астане мирной конференции по Сирии является соглашение между Турцией, Россией и Ираном о совместном контроле за прекращением боевых действий на северо-западе Сирии. Такой исход мог бы смягчить гуманитарную катастрофу, предоставить возможность сирийским повстанцам-националистам дистанцироваться от связанного с Аль-Каидой Джабхат Фатх аш-Шам и, возможно, подготовить почву для плодотворных общесирийских переговоров в Женеве.

Сможет ли российская дипломатия положить конец войне в Сирии?


Препятствия, лежащие на пути к успеху, поистине обескураживающие. Однако, возможно эта инициатива все же заслуживает поддержки со стороны Америки.

Переговоры в Астане в сущности были попыткой Москвы, Анкары и Тегерана выработать общий подход к ослаблению и, в конечном итоге, завершению сирийского кризиса. Все три стороны имеют различные мотивы. Являются ли их интересы в принципе совместимыми?

Президент России Владимир Путин в полной мере воспользовался провалом американской внешней политики в Сирии, чтобы укрепить свои позиции у себя в стране и занять центральное место в сирийском конфликте  как в военном, так и в политическом отношении. Путин в стиле политического дзюдо провел схватку с Белым домом, риторика которого сводилась к требованиям типа «Асад должен уйти», выдвижению неких «красных линий», которые нельзя пересекать, а также постоянным заявлениям о недопустимости жертв среди гражданских лиц. Российский президент решительно вмешался в конфликт, чтобы поддержать своего беспомощного, но полезного сирийского союзника. Аргумент, который Путин в результате получил для российского общества, был неоценимо важным: мы предотвратили попытку смены режима, за которой стоят Соединенные Штаты, и мы снова, после десятилетий унижения, вернули себе статус великой державы.

Разумеется, Путин хорошо поразмыслил над тем, что может последовать за успешной военной кампанией. Усвоив уроки американских провалов в 2003 году в Ираке и в 2011 году в Ливии, а возможно и еще одного, разворачивающегося в настоящее время в восточной Сирии, Россия прекрасно осознает важность пост-конфликтной стабилизации. Хотя вооруженный конфликт продолжается, пусть и не столь интенсивно, Москва сейчас стремится дипломатическими мерами консолидировать военные успехи, достигнутые в результате проведения воздушной операции в координации с действиями руководимых Ираном сухопутных подразделений с участием иностранных шиитских боевиков, главным образом из Ливана, Ирака и Афганистана.

Если эта консолидация подразумевает восстановление власти Асада (имея в виду семью и окружение) в том же виде, как это было до марта 2011 года, российское военное вмешательство  в Сирии надолго переживет Владимира Путина. Несомненно, стабилизация в Сирии потребует лишения полномочий этого противоправного и некомпетентного режима, который вел жестокую войну против собственного гражданского населения. Что толку Москве от авиационных и военно-морских баз, если государственная платформа в стране представляет собой дискредитированную семью и ее вассалов? Готова ли Россия бросать ресурсы в бездонную пропасть ради восстановления страны, хорошо зная, что за люди будут курировать этот процесс?

Если план Москвы предусматривает договор о разделении власти и полномочий, которое положит конец анти-асадовскому восстанию, и перевод Сирии на путь восстановления и примирения, она должна заставить своего союзника отступить. Мафиозные структуры не участвуют в разделении полномочий. Башар аль-Асад уверен, что Путин нуждается в нем больше, чем наоборот. Асад держит в руках военную победу, которую Запад считал невозможной. И если у него есть хоть какие-то сомнения по поводу России, то в отношении Ирана их точно нет.

Для Тегерана уникальность режима Асада заключается в его готовности полностью подчинить себя Ирану по всем вопросам, связанным с Хезболлой, которая много лет выполняет функции инструмента иранского влияния в  регионе. Способность Хезболлы доминировать на территории Ливана и угрожать Израилю зависит, по мнению Тегерана, от безопасности внутренних территорий Сирии и уступчивости сирийских властей. Тегеран прекрасно осведомлен о националистических настроениях и стремлении к независимости сирийцев. Режим Асада представляет устраивающую Иран зависимую властную структуру, лишенную национальной гордости.

Таким образом, вариант оттеснения Асада от власти не устраивает Тегеран. Если сценарий России предусматривает лишение режима Асада ключевых полномочий в сфере исполнительной власти, чтобы «переходный управляющий орган» мог действовать эффективно, это может не устроить Иран. Возможно, России удастся добиться от анти-асадовской оппозиции того, о чем не могли просить их американские дипломаты: сохранения на определенный период времени сирийского правительства, необходимого Ирану и Хезболле.

Что касается Анкары, она вообще не заинтересована в сохранении власти Асада, как на всей территории страны, так и в отдельных ее частях. Не считая самих сирийцев, турки заплатили самую большую цену за кровавую политическую стратегию выживания режима Асада. С точки зрения Анкары, Сирия останется в руинах, истекая кровью, до тех пор, пока режим будет сохранять власть. Однако, Турции пришлось иметь дело с реальностью односторонней политики Америки, с администрацией, которая предпочла бороться с ДАИШ с помощью сирийского филиала Рабочей партии Курдистана, которую Анкара считает террористической организацией.

Таким образом, если Анкара и Москва займут общую позицию в отношении оттеснения от власти Асада, являющегося инструментом иранского влияния в Сирии, то поддержка Вашингтона является целесообразной и потенциально важной. Администрацию Обамы достижение и соблюдение соглашения по ядерной программе Ирана вынуждало ограничиваться в Сирии громкими заявлениями, не предпринимая активных действий. Можно предположить, что даже если администрация Трампа сочтет нужным соблюдать эту ядерную сделку, она не будет столь же позитивно настроена в отношении иранского доминирования в Сирии.

Автор, Фредерик Хоф – директор Центра по изучению Ближнего Востока имени Рафика Харири при Атлантическом совете США