Путинская школа международных отношений



Путинская школа международных отношений


Индийский лидер Джавахарлал Неру однажды сказал, что английские слова приобретают другое значение, когда пересекают Суэцкий канал. Возможно, мы можем сказать то же самое, несмотря на различие в обстоятельствах, а именно что русские слова сегодня имеют другое значение на фоне пересечения сирийского воздушного пространства.

Поскольку президент Владимир Путин был вновь избран на эту должность на новый срок, можно говорить о появлении «путинской школы» в теории и практике внешней политики, приверженность которой позволила России достичь стратегических и тактических успехов в отношениях с Западом на основе осознания российской национальной миссии. Этот «путинский патриотизм» в глазах его приверженцев в России зиждется на ряде скрытых и очевидных элементов:

1. Поэтапный «обман», который Запад практикует против России, используя мирный распад Советского Союза, великой империи ХХ века, чтобы взять под контроль большую часть Восточной Европы, Кавказа, Центральной Азии и окружить Россию при помощи размещения стратегического оружия в центре восточной и северной частей Европы.

2. Обман Запада, который заключается в использовании демократии в качестве постоянного инструмента с целью ослабления российского государства и общества.

3. Использование демократии в качестве политического инструмента для захвата соседних с Россией стран, таких как Украина и Грузия, чтобы превратить их во враждебные по отношению к Москве государства и тем самым способствовать ее ослаблению.

4. Использование западными странами в своих целях демократического пробуждения на Ближнем Востоке, в частности, в арабском мире, для завершения осады России со стороны территорий, близких к ее южным границам, особенно Сирии.

5. Ставка (очередная) Запада на исламский фундаментализм в целях блокады и истощения России, как изнутри, так и из-за рубежа.

Вот почему путинизм на самом деле зародился в Чечне еще в конце 1990-х годов, когда бывший офицер разведки Владимир Путин стал премьер-министром и начал работу по решению вопроса республики Чечни, восставшей против российских центральных властей.

Владимир Путин преуспел в Чечне и жестоко подавил сепаратистское движение в этой маленькой республике, что положило начало усилению его фигуры и проведению наступательной внешней политики. Какой бы из перечисленных выше пяти пунктов мы не рассматривали, по всем вопросам путинский патриотизм подпитывают два действия. Первый состоит в том, чтобы позволить обману случиться, а второй — чтобы противостоять ему. Так, к примеру, Путин использовал то, что рассматривает как обман — нарушение резолюции Совета Безопасности по Ливии, когда западные страны предприняли военное вмешательство, чтобы изгнать Муаммара Каддафи и Россию из этой страны (в которую Путин позже вернется через Египет). Российский президент использовал этот обман, чтобы проложить путь для стратегического решения о военном вмешательстве в Сирии, решение, которое изменит баланс сил в этой стране и исход военного противостояния, которое переросло в региональный и международный конфликт.

В то же время Путин ответил на то, что считает обманом со стороны Запада на Украине, когда в результате народного восстания в этой стране был свергнут пророссийский президент. Этим ответом стало радикальное решение Путина присоединить Крым к территории России, поставив Запад перед выбором — позволить начаться новой мировой войне или отступить.
В этом случае путинизм отвечал интересам растущего Китая, который опасается Запада во главе с Соединенными Штатами и возможного использования с его стороны исламского фундаментализма в китайском Синьцзяне, преимущественно мусульманской провинции. Наиболее важной политической и дипломатической ареной для путинизма с целью блокирования западных проектов резолюций по Сирии станет Совет Безопасности ООН.

Все успехи, достигнутые президентом Путиным, не могут быть сведены к одному хорошему и точному планированию и многоуровневой игре, которая предполагает, к примеру, союз с Ираном и одновременно дружбу с Израилем. Этим успехам способствуют также объективные факторы. Первый из них это объединение множества сил, чьи интересы находятся под угрозой из-за преобразований, проводимых Вашингтоном и Европейским союзом в арабском мире, которые получили название «арабской весны». Здесь можно упомянуть египетское государство, которое ведет борьбу с терроризмом «Братьев-мусульман» (запрещена в РФ — прим. ред.), а также сближение России с Турцией, президент которой Реджеп Тайип Эрдоган сосредоточил власть в своих руках и приостановил процесс демократизации, сосредоточившись на угрозе со стороны курдского сепаратизма, появившейся в результате его прежней политики по Сирии. Все это изменило политику США в регионе по мере перехода власти от Обамы к Трампу, и теперь Америка не имеет стабильных отношений со сторонами конфликта, как это было раньше. Российско-иранско-турецкий треугольник является движущей силой в регионе, и это самое большое достижение путинской политики за последние два десятилетия на Ближнем Востоке.

Cartoon: Vasco Gargalo #Diktator #Putin pic.twitter.com/WMyBjUQutJ — joolie (@JoolieCH) 5 марта 2018 г.



При этом возникает ряд вопросов, связанных с «путинизмом»: действительно ли Ближний Восток нуждается в путинской политике, если учитывать не только то, что Россия смогла представить себя в качестве ведущего игрока в этом регионе, но и потребность в ней региональных сил, которые стремятся тем самым сбалансировать неустойчивую западную политику? Рассматривают ли консервативные монархии и военные режимы в регионе «путинизм» как способ достичь необходимой им стабильности в отличие от политики Вашингтона, который делает ставку на новые силы, арабскую улицу и даже пытается использовать различные виды фундаментализма, прежде чем начать бороться с ним? В XIX веке российские учебные заведения в Ливане и Сирии конкурировали с французскими иезуитскими учреждениями и американскими миссионерами. Это присутствие постепенно уменьшалось, пока практически не исчезло после большевистской революции, с одной стороны, и победы Франции и Англии в Первой мировой войне, с другой. Сегодня же военно-политическому возвращению России в регион способствуют отношения с Египтом, Ираном, Сирией и некоторыми поддерживающими Россию местными силами, такими как христиане и алавиты на сирийском побережье, которое сегодня практически является «международной зоной» (вплоть до границы с Ливаном), находящейся под протекторатом России во всех смыслах этого слова.

Традиционный вопрос, проистекающий из опыта Советского Союза, заключается в том, способен ли Путин на международном уровне продолжить наступательную политику, несмотря на слабость российской экономики? До сих пор путинизм мешал Западу использовать экономическую слабость России в борьбе с ней, но как долго это продлится?

Оценка путинизма на фоне избрания Путина на новый президентский срок ставит перед нами вопрос о том, какое отношение это явление может иметь к неспособности наших обществ нести бремя устремлений городской молодежи к построению демократии. Однако речь идёт даже не о неспособности, а о крахе наших стран и обществ, как в Сирии, Ливии и Йемене.

Последний вопрос, связанный с путинизмом, касается опыта сирийской оппозиции, когда многие ее представители из числа интеллектуалов в западных столицах спрашивали себя, хотя до сих пор не могут публично заявить об этом — являлось ли истинной целью западной поддержки арабских революций установление демократии в этих странах или их разрушение и хаос, который мы наблюдаем сегодня?

В России путинизм традиционно подпитывается теориями заговора против России, а не демократизацией. Президент Путин добился больших успехов благодаря своему пониманию этих страхов и эффективному их использованию и, вероятно, он добьётся ещё большего успеха в течение нового президентского срока при условии, что это позволит сделать российская экономика. Двусторонние отношения между Россией и Китаем представляют угрозу Западу из-за экономической мощи Китая и огромной геополитической экспансии России. Может, Советский Союз рухнул после длительного «холодного» конфликта не только с Соединенными Штатами, но и с Китаем?

Но то, что воспринимается как вызов, представляет собой глобальный вопрос: противостоят ли Путин и его союзник Китай демократии как «концу истории» или модели развития, которая следует после «конца истории»?