Политика вытесняет религию в качестве главного драйвера ближневосточного конфликта
Вероятно, религиозные факторы – едва ли не первое, что приходит на ум любому, кто начинает размышлять о конфликте на Ближнем Востоке. Однако, в настоящее время конкурирующие стратегические интересы и имперские амбиции играют в региональной политике гораздо большую роль, чем религиозные или конфессиональные противоречия. Эта динамика, по мнению некоторых аналитиков, может быть признана позитивной.
Рассмотрим борьбу за влияние в регионе между Саудовской Аравией и Ираном. Несмотря на то, что на протяжении многих лет оно считается результатом разделения ислама на суннитскую и шиитскую ветви, на самом деле соперничество происходит между двумя противоборствующими политическими системами: революционным режимом Ирана, стремящимся в корне изменить региональный баланс сил, и консервативной монархией Саудовской Аравии, которая хотела бы любой ценой отстоять старый региональный порядок.
В этом контексте становится понятной иранская поддержка восстаний так называемой «арабской весны». На преимущественно арабском Ближнем Востоке, неарабский Иран является естественным врагом. Однако, на мусульманском Ближнем Востоке, Исламская республика Иран является потенциальным гегемоном. Таким образом, Иран поспешил поддержать свободные выборы, поскольку обоснованно надеялся, что их результатом станет приход к власти исламистов.
Ультраконсервативная династия Саудовской Аравии, напротив, решительно выступает против таких политических потрясений, и, естественно, рассматривает любую арабскую демократию как фундаментальную угрозу. Таким образом, сохраняя свой прочный альянс с Соединенными Штатами Америки, западной имперской державой, которой больше всего боится Тегеран, Саудовская Аравия выступала против восстаний, независимо от того, стояли ли во главе шииты, как в Бахрейне, или сунниты, как в Египте. В этом смысле арабская весна была историей восхождения и подавления политического ислама.
Более того, нынешние альянсы больше не вписываются в границы противостояния между суннитами и шиитами, что еще более подчеркивает приоритет политики, а не религии, как фактора, стоящего за региональными конфликтами. Так, например, «Хамас», суннитская фундаменталистская группировка, которая управляет сектором Газа, выживает в основном за счет финансирования со стороны шиитского Ирана.
Аналогичным образом, Оман, где доминируют ибадиты и сунниты, имеет более тесные связи с Ираном, с которым они вместе контролируют нефтепроводы в Ормузском проливе, чем с Саудовской Аравией. Фактически, сейчас Оман подвергается обвинениям в том, что он оказывал помощь Ирану в контрабандной переправке оружия для повстанцев-хуситов в Йемене, где Иран и Саудовская Аравия ведут между собой гибридную войну.
Катар также поддерживает тесные связи с Ираном, с которым у них имеется общее колоссальное газовое месторождение, и эти отношения представляются Эр-Рияду чрезмерно, даже недопустимо тесными. В прошлом году саудиты возглавили коалицию арабских стран, в которую вошли в том числе Объединенные Арабские Эмираты, Египет и Бахрейн, по дипломатической изоляции Катара и введению санкций в отношении бывшего ближайшего партнера.
И тем не менее, Турция, еще одна суннитская держава, сохраняет военную базу на территории Катара. Причем, это далеко не единственный источник напряженности между Саудовской Аравией и Турцией. Они также расходятся во взглядах на «братьев-мусульман». В то время как Саудовская Аравия рассматривает «братство» как угрозу базовым национальным интересам, Турция считает ее моделью исламистской политики, заслуживающей защиты, а также средством расширения турецкого влияния в арабском мире.
Как бы то ни было, поддержка «братьев-мусульман» со стороны Турции, привела ее к обострению отношений еще с одной суннитской державой: Египтом. Действительно, «братья» – заклятые враги египетского президента Абдель Фаттаха Ас-Сиси. Со своими претензиями на региональное лидерство и усилиями по утверждению статуса главного защитника палестинского движения, Анкара, похоже, бросает явный вызов жизненно важным интересам Египта.
Возможно, наилучшей иллюстрацией того, как проблемы безопасности и стратегические противоречия вытеснили религиозный конфликт, является сдвиг в отношениях между арабскими суннитскими государствами, включая монархии Персидского залива, а также Египтом, и Израилем. Экономические и военные достижения Израиля, который некогда был заклятым врагом и «неверным» для арабского мира, а также долгое время считался мерилом провала арабской идеи – предметом патологической ненависти в сочетании с завистливым восхищением.
Однако, сегодня, на фоне растущего влияния Ирана, стремительного распространения исламского терроризма, палестинские вопросы – последнее, что беспокоит Саудовскую Аравию. В стратегических интересах саудовской элиты произошли настолько фундаментальные изменения, что они промолчали даже тогда, когда президент Соединенных Штатов Дональд Трамп признал Иерусалим «вечной столицей» Израиля. Другие суннитские монархии Персидского залива пошли еще дальше, вступив в активное взаимодействие с Израилем в сфере безопасности.
Политика постепенно вытесняет религию и внутри самого Израиля. Экспансионистская кампания премьер-министра Биньямина Нетаньяху на Западном берегу реки Иордан связана исключительно с политической властью, а вовсе не с иудаизмом. В конце концов, ведь создание государства для двух народов в котором большинство населения составляли бы палестинцы, означает серьезный удар по основам еврейского государства.
Фактически, чтобы сохранить свою власть на оккупированных территориях, израильская религиозно-националистическая коалиция продала свою душу христианским антисемитам: американским евангелистам. Альянс Нетаньяху с этой группой – ярыми сторонниками колонизации Иудеи и Самарии – является оскорблением как для ультралиберального сообщества американских евреев, так и для влиятельного религиозного истеблишмента в Израиле.
Последним примером ближневосточной страны, где политика восторжествовала над религией, является Ирак. Муктада ас-Садр, пламенный шиитский проповедник, который ранее возглавлял кровопролитные атаки против американских войск, теперь превратился в главную надежду Соединенных Штатов на сдерживание растущего иранского влияния на территории Ирака.
Глава удивительного альянса реформистски настроенных исламистов, светских сторонников гражданского общества и коммунистической партии Ирака, Муктада ас-Садр выиграл недавние парламентские выборы, пообещав националистическому электорату вытеснить Иран из Ирака. Ранее в этом году, ас-Садр нанес визит ярым врагам Ирана, наследным принцам Саудовской Аравии и Объединенных арабских эмиратов, и сейчас он является ключевым препятствием, стоящим между Ираном и той стратегической глубиной, к которой он стремится, распространяя свое влияние на Ирак.
Сегодняшний хаос на Ближнем Востоке коренится главным образом в историческом наследии. Главным фактором являются произвольно прочерченные границы, а вторым – отсутствие дальновидности у политического руководства. Однако, религиозные и межконфессиональные разногласия тоже не способствуют миру. Несмотря на то, что ситуация, несомненно, остается напряженной и чреватой последствиями, исчезающая политическая роль религии может создать возможности для прогресса, как, скажем, желание саудовского наследного принца Мохаммеда бин-Сауда отказаться от фундаменталистских императивов способствует модернизации страны. В конце концов, интересы безопасности всегда являются более восприимчивы к доводам разума и дипломатии, чем религиозные убеждения.
Рассмотрим борьбу за влияние в регионе между Саудовской Аравией и Ираном. Несмотря на то, что на протяжении многих лет оно считается результатом разделения ислама на суннитскую и шиитскую ветви, на самом деле соперничество происходит между двумя противоборствующими политическими системами: революционным режимом Ирана, стремящимся в корне изменить региональный баланс сил, и консервативной монархией Саудовской Аравии, которая хотела бы любой ценой отстоять старый региональный порядок.
В этом контексте становится понятной иранская поддержка восстаний так называемой «арабской весны». На преимущественно арабском Ближнем Востоке, неарабский Иран является естественным врагом. Однако, на мусульманском Ближнем Востоке, Исламская республика Иран является потенциальным гегемоном. Таким образом, Иран поспешил поддержать свободные выборы, поскольку обоснованно надеялся, что их результатом станет приход к власти исламистов.
Ультраконсервативная династия Саудовской Аравии, напротив, решительно выступает против таких политических потрясений, и, естественно, рассматривает любую арабскую демократию как фундаментальную угрозу. Таким образом, сохраняя свой прочный альянс с Соединенными Штатами Америки, западной имперской державой, которой больше всего боится Тегеран, Саудовская Аравия выступала против восстаний, независимо от того, стояли ли во главе шииты, как в Бахрейне, или сунниты, как в Египте. В этом смысле арабская весна была историей восхождения и подавления политического ислама.
Более того, нынешние альянсы больше не вписываются в границы противостояния между суннитами и шиитами, что еще более подчеркивает приоритет политики, а не религии, как фактора, стоящего за региональными конфликтами. Так, например, «Хамас», суннитская фундаменталистская группировка, которая управляет сектором Газа, выживает в основном за счет финансирования со стороны шиитского Ирана.
Аналогичным образом, Оман, где доминируют ибадиты и сунниты, имеет более тесные связи с Ираном, с которым они вместе контролируют нефтепроводы в Ормузском проливе, чем с Саудовской Аравией. Фактически, сейчас Оман подвергается обвинениям в том, что он оказывал помощь Ирану в контрабандной переправке оружия для повстанцев-хуситов в Йемене, где Иран и Саудовская Аравия ведут между собой гибридную войну.
Катар также поддерживает тесные связи с Ираном, с которым у них имеется общее колоссальное газовое месторождение, и эти отношения представляются Эр-Рияду чрезмерно, даже недопустимо тесными. В прошлом году саудиты возглавили коалицию арабских стран, в которую вошли в том числе Объединенные Арабские Эмираты, Египет и Бахрейн, по дипломатической изоляции Катара и введению санкций в отношении бывшего ближайшего партнера.
И тем не менее, Турция, еще одна суннитская держава, сохраняет военную базу на территории Катара. Причем, это далеко не единственный источник напряженности между Саудовской Аравией и Турцией. Они также расходятся во взглядах на «братьев-мусульман». В то время как Саудовская Аравия рассматривает «братство» как угрозу базовым национальным интересам, Турция считает ее моделью исламистской политики, заслуживающей защиты, а также средством расширения турецкого влияния в арабском мире.
Как бы то ни было, поддержка «братьев-мусульман» со стороны Турции, привела ее к обострению отношений еще с одной суннитской державой: Египтом. Действительно, «братья» – заклятые враги египетского президента Абдель Фаттаха Ас-Сиси. Со своими претензиями на региональное лидерство и усилиями по утверждению статуса главного защитника палестинского движения, Анкара, похоже, бросает явный вызов жизненно важным интересам Египта.
Возможно, наилучшей иллюстрацией того, как проблемы безопасности и стратегические противоречия вытеснили религиозный конфликт, является сдвиг в отношениях между арабскими суннитскими государствами, включая монархии Персидского залива, а также Египтом, и Израилем. Экономические и военные достижения Израиля, который некогда был заклятым врагом и «неверным» для арабского мира, а также долгое время считался мерилом провала арабской идеи – предметом патологической ненависти в сочетании с завистливым восхищением.
Однако, сегодня, на фоне растущего влияния Ирана, стремительного распространения исламского терроризма, палестинские вопросы – последнее, что беспокоит Саудовскую Аравию. В стратегических интересах саудовской элиты произошли настолько фундаментальные изменения, что они промолчали даже тогда, когда президент Соединенных Штатов Дональд Трамп признал Иерусалим «вечной столицей» Израиля. Другие суннитские монархии Персидского залива пошли еще дальше, вступив в активное взаимодействие с Израилем в сфере безопасности.
Политика постепенно вытесняет религию и внутри самого Израиля. Экспансионистская кампания премьер-министра Биньямина Нетаньяху на Западном берегу реки Иордан связана исключительно с политической властью, а вовсе не с иудаизмом. В конце концов, ведь создание государства для двух народов в котором большинство населения составляли бы палестинцы, означает серьезный удар по основам еврейского государства.
Фактически, чтобы сохранить свою власть на оккупированных территориях, израильская религиозно-националистическая коалиция продала свою душу христианским антисемитам: американским евангелистам. Альянс Нетаньяху с этой группой – ярыми сторонниками колонизации Иудеи и Самарии – является оскорблением как для ультралиберального сообщества американских евреев, так и для влиятельного религиозного истеблишмента в Израиле.
Последним примером ближневосточной страны, где политика восторжествовала над религией, является Ирак. Муктада ас-Садр, пламенный шиитский проповедник, который ранее возглавлял кровопролитные атаки против американских войск, теперь превратился в главную надежду Соединенных Штатов на сдерживание растущего иранского влияния на территории Ирака.
Глава удивительного альянса реформистски настроенных исламистов, светских сторонников гражданского общества и коммунистической партии Ирака, Муктада ас-Садр выиграл недавние парламентские выборы, пообещав националистическому электорату вытеснить Иран из Ирака. Ранее в этом году, ас-Садр нанес визит ярым врагам Ирана, наследным принцам Саудовской Аравии и Объединенных арабских эмиратов, и сейчас он является ключевым препятствием, стоящим между Ираном и той стратегической глубиной, к которой он стремится, распространяя свое влияние на Ирак.
Сегодняшний хаос на Ближнем Востоке коренится главным образом в историческом наследии. Главным фактором являются произвольно прочерченные границы, а вторым – отсутствие дальновидности у политического руководства. Однако, религиозные и межконфессиональные разногласия тоже не способствуют миру. Несмотря на то, что ситуация, несомненно, остается напряженной и чреватой последствиями, исчезающая политическая роль религии может создать возможности для прогресса, как, скажем, желание саудовского наследного принца Мохаммеда бин-Сауда отказаться от фундаменталистских императивов способствует модернизации страны. В конце концов, интересы безопасности всегда являются более восприимчивы к доводам разума и дипломатии, чем религиозные убеждения.
