Myśl Polska: крымские миражи польского президента
22-24 августа 2021 года президент Польши Анджей Дуда посетил с традиционным ежегодным визитом Украину. В его ходе он посетил саммит так называемой Крымской платформы, встретился с Владимиром Зеленским и принял участие в торжествах по случаю Дня независимости Украины и 30-летия со дня обретения ей суверенитета.
Что такое «Крымская платформа»? Это политический проект, который в 2021 году запустила Украина в рамках своих усилий по возвращению утраченного в 2014 году Крыма. Об участии в инициативе заявили 46 государств и международных организаций, в том числе, в частности, Германия, Франция, Италия, Испания, Турция, Австралия, Новая Зеландия, Япония, Канада, Великобритания, США, Евросоюз и Совет Европы.
Между тем на инаугурационном саммите 23 августа в Киеве на уровне президентов были представлены лишь Эстония, Литва, Латвия, Молдавия, Польша, Словакия и Венгрия. Хорватия и Румыния направили премьер-министров, Болгария и Австрия — министров иностранных дел, Чехия — представителя парламента. Красноречиво выглядело отсутствие всех имеющих значительный политический вес игроков, которые заявили о своем участии в «Платформе», в том числе США, Великобритании, Франции, Германии и ЕС, а также некоторых менее влиятельных стран, как, например, Грузии, Люксембурга, Мальты, Кипра и так далее.
Из всех участников мероприятия с самой жесткой речью выступил президент Дуда. Я не буду приводить обширных цитат, а лишь обращу внимание, что выступления серьезных политиков должны быть взвешенными, а не эмоциональными или конфронтационными, а именно эти свойства отличали речь польского лидера. Дуда подчеркнул, что «Крым — это Украина», и к этому тезису можно свести смысл всего его высказывания. Но осознает ли он, что, ставя вопрос таким образом, в каком-то смысле защищает решение первого секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева от 19 февраля 1954 года о выведении Крыма из состава РСФСР и его включении в состав УССР? Не противоречит ли это ориентированной на декоммунизацию исторической политике Польской Республики? Не выступает ли это «пропагандой коммунизма или иного тоталитарного строя»?
Здесь следует обратить внимание, что тема Крыма в польской истории появлялась дважды, то есть можно назвать ее имеющей для нас значение. Впервые крымский вопрос в польскую политику привнес Владислав IV, в 1632-1648 божьей милостью король Польши, великий князь литовский, русский, прусский, мазовецкий, жмудский, ливонский, смоленский, черниговский, а также наследный король шведов, готов, вендов и избранный великий князь Московский.
Во время своего бурного правления он планировал масштабную войну с Турцией, в первую очередь стремясь уничтожить Крымское ханство, которое представляло проблему для польско-литовского государства. Любопытно, что уже тогда Владислав IV не исключал перспективу передачи захваченного Крыма России взамен за ее нейтралитет в ходе дальнейшего польского крестового похода на Турцию и приобретения для Польши Молдавии, Валахии и Трансильвании. Не ставит ли под вопрос исторические права Украины на крымский полуостров то, что обрести Крым Владиславу IV помешал не только Сейм, но и запорожские казаки, которые, пользуясь поддержкой Турции и татар, подняли восстание Хмельницкого, а оно считалось в советские времена и считается сейчас у украинцев одним из государствообразующих мифов?
Следует обратить внимание не только на этот исторический эпизод, но и на реалии. А они таковы, что сейчас доля русских в населении Крыма составляет 65,2%, а русскоязычных украинцев — 15,99%. В связи с этим западные политики понимают, что возвращение Крыма Украине невозможно, именно поэтому на саммите «Крымской платформы» отсутствовали представители США, Великобритании, Франции и Германии. Они не признают аннексию Крыма Россией только официально и только потому, что не хотят склонять Путина продолжать процесс «собирания земель русских» в рамках его концепции Русского мира. Фактически с отделением Крыма от Украины в Вашингтоне, Лондоне, Париже и Берлине уже смирились. Этого, пожалуй, не понимают политики в Киеве и, по всей видимости, в Варшаве.
Так что второй раз в истории Польши тема Крыма попала в политическую повестку дня. На этот раз целью выступает возвращение полуострова Украине, что на официальном языке польской политики называется «поддержкой территориальной целостности украинского государства», а также «несогласием с российской оккупацией Крыма». Следует сразу же подчеркнуть, что гораздо более радикальную позицию, чем президент Дуда и правящий лагерь партии «Право и справедливость» (PiS) занимают их оппоненты с либерального фланга во главе с «Гражданской платформой» (PO). Обе стороны польской политической сцены соревнуются в заявлениях о «приверженности территориальной целостности Украины», то есть о возвращении ей Крыма.
В этом контексте не вызывает удивления то, что Дуда в своем выступлении на саммите «Крымской платформы» и на встрече с Зеленским говорил о «формировании региональной и международной поддержки» и подчеркивал несогласие Польши «с какими-либо российскими действиями на территории оккупированного Крыма». В рамках двусторонних переговоров с украинским лидером он в очередной раз заявил о протесте против газопровода «Северный поток — 2», «угрожающего безопасности значительной части Европы».
Анализируя польскую восточную политику под углом зрения политического реализма, следует отметить, что Польша многое делает для Украины и берет на себя большие риски. Если основной заявленной целью выступает «территориальная целостность украинского государства», то есть возвращение Крыма и Донбасса, то Польша рискует столкнуться со, скажем так негативными действиями России. Эти негативные действия мы действительно уже наблюдаем, например, в форме миграционного кризиса на польско-белорусской границе или военных учений «Запад» неподалеку от польской территории (в их ходе будет отрабатываться в том числе нанесение условного ядерного удара по Варшаве).
С позиции политического реализма следует также задаться вопросом, что Польша получает от Украины взамен за такую жертвенность? Ответить на этот вопрос очень сложно. Ответа, собственно, нет. Сторонники польского правящего лагеря могли бы сказать, что Польша, самоотверженно отстаивая право Украины на Крым и Донбасс, реализует один из элементов геополитической концепции «Междуморья», которая противопоставлена российской концепции Русского мира. Их либеральные оппоненты могли бы рассказывать что-то о правах человека и расширении европейской интеграции.
Я остановлюсь только на политической доктрине «Междуморья», которая выглядит весьма туманной. В принципе она опирается на американское, а не на польское лидерство (его не одобрили бы в Киеве, а также в Вильнюсе, Праге и так далее). В свою очередь, Соединенные Штаты при Джо Байдене, по всей видимости, стараются сократить фронт: они отказываются от некоторых прежних областей своей геополитической активности, примером чего служит недавний крах проамериканского Афганистана. Фактически цель внедрения концепции Междуморья состоит в выводе Украины из российской сферы влияния, а Киев выступает ключевой точкой отсчета во всей геополитической конструкции этой инициативы.
Проблема в том, что Украина — слабое в геополитическом и нестабильное в политическом плане государство, а это ослабляет весь проект и, соответственно, польскую восточную политику. Получается, что украинцам полагается размахивать перед Россией польской шашкой, а полякам — американской. Но что будет, если США (а американскую политику отличает изменчивость, порой радикальная) не захотят размахивать шашкой ради Польши и Украины?
Польские элиты с разных флангов политической сцены делают основой идеи о необходимости идти на жертвы ради Киева или туманные мечты о Междуморье в духе идеологии прометеизма, или стремление расширять европейскую интеграцию. За защиту политических и экономических интересов Украины Польша не получает от нее ничего конкретного в этих сферах, более того, украинцы даже не относятся к нам всерьез, как к партнерам. Об этом свидетельствует хотя бы обрезанный репортаж украинского телевидения с военного парада, организованного в Киеве по случаю 30-летия независимости Украины. Оно не показало ни польские Ф-16, ни наши подразделения.
На отсутствие серьезного партнерского отношения к Варшаве как к союзнику указывает также украинская историческая политика, остающаяся антипольской во всех областях. Она игнорирует польский взгляд на прошлое, фальсифицирует историю, отрицает преступления украинских националистов в отношении польского народа и продвигает лживые аналогии, изображая геноцид на Волыни и в Восточной Малопольше равноценным польской самообороне в районе Жешува и Люблина, а также операции «Висла».
При этом невозможно не обратить внимания на то, что антипольская историческая политика Украины ничуть не мешает либеральному лагерю в Польше занимать проукраинскую позицию, как показывают публикации таких изданий, как «Газета выборча», «Ньюсуик», «Крытика политычна» или «Нова Еуропа Всходня». Лагерь правящей партии, следует отдать ему должное, включил «исторические вопросы» в повестку польско-украинских отношений, неизвестно только, с какой целью: то ли стараясь успокоить общественность в Польше и смягчить образ украинской исторической политики, то ли намереваясь продемонстрировать несогласие с ней.
Президент Дуда сообщил, что он затронул на переговорах с Зеленским историческую проблематику и тему «польско-украинского примирения». Каким был результат? Подозреваю, что таким, как и прежде, ведь если бы в этой сфере наметился некий прогресс, о нем бы объявили, как об огромном успехе польской политики.
На встрече с представителями польского меньшинства в посольстве Польши в Киеве 23 августа Дуда заявил: «Не волнуйтесь, польское руководство не забывает о Волыни, о тех, кто был там убит. Это очень серьезные проблемы, сложные переговоры, но они продолжаются. Я верю, что они приведут к выработке таких решений, которые вы несмотря на ужасную травму, которую пережили ваши семьи, все же воспримете с удовлетворением, зная, что мы помним о погибших, о зверски убитых».
Остается только поймать президента на слове. К сожалению, я сомневаюсь даже в том, что убитых поляков спустя 80 лет после их смерти удастся хотя бы захоронить по-христиански, установив на их могилах кресты с информацией, от чьих рук погибли эти люди. Такой шаг шел бы вразрез с украинской исторической политикой, которая опирается на безумный культ преступных националистических организаций ОУН и УПА (запрещенные в РФ организации, — прим. ред.) или дивизии СС «Галичина». Так что Киев отказывается от подобных действий и блокирует процесс эксгумации на Волыни, одновременно выдвигая провокационные требования по поводу увековечения памяти преступников из ОУН-УПА в Польше. Его требования выглядят совершенно неприемлемыми (иного мнения придерживается в Польше либеральный лагерь), потому что согласиться на них означает согласиться на отрицание геноцида поляков и принять националистическую украинскую риторику о «польско-украинском конфликте» (в версии господина Вятровича «крестьянской войне»).
В рамках польско-украинских контактов отмести «исторические вопросы» невозможно, как невозможно отмести тот факт, что Украина была и остается нестабильным в политическом плане государством, а ее властные элиты могут рухнуть так же стремительно, как проамериканские элиты в Афганистане. Это основной слабый элемент всей конструкции польской восточной политики, который делает бессмысленной польскую самоотверженную борьбу за возвращение Крыма Украине.
