El País: легко ли быть задним двором России?

Несколько лет назад я путешествовала вдоль практически бесконечной границы России и посетила 14 стран, начиная от Северной Кореи и заканчивая Норвегией, чтобы понять, каково это, когда твой сосед — самая большая страна в мире. Тридцать лет спустя после провалившегося государственного переворота августа 1991 года, положившего начало концу существования Советского Союза, Кремль продолжает отбрасывать тени на бывшие советские республики.

Большие синие таблички с надписями на русском, грузинском и даже английском, предупреждали, что мы находимся у границы с Южной Осетией. Широкий забор из колючей проволоки ясно отмечал границу между Грузией и этой независимой республикой. Пожилой мужчина в простой, грязной от работы одежде подошел к стене.

«У вас максимум десять минут, — сказал мне один из грузинских солдат, что сопровождали меня к границе. — Русские за нами следят. Скоро они будут здесь».

Мужчина, Дато Ванишвили, представился и сразу начал рассказывать свою историю: «Я проснулся утром, это было пять лет назад, а забор уже был здесь! Изначально граница была метров на сто выше, но несколько лет назад ее переместили, и теперь мой дом находится в Южной Осетии!

Южная Осетия — одна из четырех сепаратистских республик, появившихся в результате распада Советского Союза. После войны между Грузией и Россией в 2008 году Москва полностью контролирует эту республику, и в Южную Осетию уже нельзя попасть с грузинской стороны, несмотря на то что эта территория де-юре принадлежит Грузии.

Война давно закончилась, однако под покровом ночи перетягивание каната бесшумно продолжается. Каждый год пограничный забор смещается то туда, то сюда, на сотню метров вглубь Грузии, а грузинские власти бессильно за этим наблюдают. И, как всегда, жертвами на алтаре геополитики становятся обычные люди.

«Что я могу поделать?— задается вопросом отчаявшийся Дато Ванишвили, стоя по ту сторону заграждения. — Моя жена больна, поэтому мы не можем переехать, но и помощи она здесь не получит. Это не жизнь. Может быть, самоубийство станет выходом?»

Как и многие другие деревни Казахстана, Поперечное почти заброшено. В нем стойко продолжают жить всего несколько пожилых женщин и горстка молодого коренного населения. Один из них — Борис, высокий и широкоплечий, как медведь — приглашает нас выпить чаю.

«Моя мама сейчас не дома, поэтому, простите, я мало что могу вам предложить», — сказал он и помахал своими огромными руками, извиняясь.

«Сколько тут километров до границы с Россией?» — спросила я.

«38 километров, — ответил он без колебаний. — Кстати, до революции эта территория принадлежала России, — продолжил он с воодушевлением. — Тут не было казахов, пока русские не пришли, исторически это не казахская территория, совсем нет. Но в школе нам приходится учить казахский, а если кто-то хочет работать в администрации, то на казахском надо говорить свободно. Но какого черта я должен учить казахский? Тут только русские живут».

Во время кампании по освоению целинных земель, проводившейся в 50-ые годы Никитой Хрущевым, в Казахстан, чтобы обрабатывать землю, приехало столько русских, что казахи стали меньшинством в собственной стране. Однако оказалось, что пустынные и сухие земли степи обрабатывать сложно, и сегодня казахи вновь стали большинством, а этнические русские составляют менее 20 процентов населения страны. Чтобы подчеркнуть изменение в этническом балансе и продемонстрировать направление, в котором хочет двигаться современный Казахстан, власти решили, что с 2025 года казахский язык перестанет использовать письменность на основе кириллицы и перейдет на латиницу.

Однако с географией правительство не может ничего сделать. Ни у какой иной страны нет настолько протяженной границы с Россией. Для окружающих казахское правительство притворяется, что аннексия Крыма и война на востоке Украины ничуть не повлияли на отношения с Москвой, однако при этом в последние годы они тихонько предлагают этническому казахскому населению льготы, чтобы те переселялись в приграничные с Россией области. На всякий случай.

В Международный женский день меня пригласили домой к русскому солдату в Донецке, самой молодой в мире сепаратистской республике.

«Когда я узнал, что случилось в Крыму, я приехал сюда, чтобы помочь, — объяснил он мне. — Я там, где русские в опасности. Я здесь в качестве добровольца, отметьте. Никто мне не платит».

«За этим вы приехали на восток Украины, помогать находящимся в опасности русским?» — спросила я.

«Скажите-ка, а что на самом деле такое „Украина"?— задал риторический вопрос Линар, не ожидая никакого ответа. — Точно, никакой Украины нет! Местных жителей зовут украинцами, но на самом деле они русские. Есть такие диалекты русского, понимать которые трудно. Украинский — один из них».

Донецкая и Луганская народные республики объявили о своей независимости от Украины 12 мая 2014 года, пользуясь поддержкой русских солдат, будь они добровольцами или нет.

Сначала многие верили, что эти территории войдут в состав России также, как это случилось с Крымом, который аннексировали в том же году, но сегодня более правдоподобно звучит версия, согласно которой Донецк и Луганск повторят судьбу Приднестровья, Абхазии и Южной Осетии: две сепаратистские республики, которых в мире никто не признает, разве что они сами признают друг друга. Они стали постоянной головной болью украинского правительства, а это всегда было целью России.

К настоящему моменту в ходе войны на востоке Украины погибло уже более 13 тысяч человек. Конфликт длится уже восьмой год, а постоянное его решение все еще кажется далеким.

Любой, кто сталкивался с неисправимым упрямым соседом, знает, что в лучшем случае стоит надеяться только на своего рода вооруженный нейтралитет, который позволит сдержанно приветствовать друг друга из-за забора. Однако настоящий мир не наступит, пока сосед не съедет.

Страна не может сменить свое местоположение, а для России это сложнее, чем для остальных. В первые годы после государственного переворота 1991 года на Западе существовала тенденция недооценивать чувство потери власти и престижа у русских, которое в русском геополитическом мышлении соседствует с упрямыми империалистическими амбициями, древними и глубоко укоренившимися.

Владимир Путин провел у власти уже два десятилетия, за это время отношения между Западом и Востоком значительно охладели.

«Если придут русские, я убегу сражаться в лес, — девушка смотрела прямо на меня. — Оружие приготовлено. Я готова пожертвовать своей жизнью ради свободы Латвии».

Никто не поможет казахам, если Кремль захочет заполучить часть территории Казахстана, как никто не сделал и шага, чтобы помочь грузинам в войне против России в 2008 году, и не вмешался в ситуацию на востоке Украины, однако со странами Прибалтики ситуация иная. В 90-ые годы эти страны стали членами Европейского союза, а в начале 2000-ых вошли в НАТО. Поэтому нападение России на балтийские страны весьма маловероятно.

Однако люди боятся. Они живут в тени большого восточного соседа и регулярно слышат грохот орудий, так по ту сторону границы проходят длительные военные учения. Кроме того, большая часть населения Эстонии и Литвы — русские, они часть «русского мира», а Путину разрешено его защищать.

Несмотря на то что с распада Советского Союза прошло уже 30 лет, в Москве так и не перестали считать потерянные советские республики задним двором России. В наихудшей позиции находятся те соседские страны, у которых нет могущественных друзей или большого военного альянса, прикрывающего их спины.

Таких стран большинство, и они одни.